Мгновение, полное пустоты.  Всего секунда, но кажется, что вечность.  Взмах ресниц, короткий выдох и рваный вздох, резкий, прерывистый, как судорожный всхлип, разрезавший тишину ее квартиры – картинка  восприятия не меняется, будто бы застыла как в «стоп-кадре».  Невидимая пауза для всего, кроме ее чувств. Статично, все так же как и было вчера, позавчера, да и, впрочем, несколько дней назад тоже.  Бескрайнее одиночество,  наполненное самоуничижением и чувством вины. Раскаяние, боль и цикличная последовательность одних и тех же бессменных вопросов, которыми она мучила себя с того самого момента, когда раздался звонок из родного и такого отвратительно ненавистного Стоктона: «а что если бы?», «а могла ли я?», «почему?», «за что?»…  Перед глазами всплывает лицо брата, когда она видела его в последний раз.  Улыбался, на прощание бросив, что она зря волнуется, дескать, он – взрослый и сам справится, а она, Джерр, слишком заигралась в старшую сестру и не видит, что он давно уже вырос.  Но Форд и была ею! С того самого момента, когда всем стало наплевать на них с Патриком. С той поры, когда кроме друг друга  у них никого не осталось! Она старалась быть для него всем: не только сестрой, не просто старшей Джерри,  а другом, советчиком, даже матерью, наплевав на разницу в возрасте всего в два года.  Она думала, что у них все получится. Рик -  самое дорогое, что у нее есть… было, но больше нет и не будет. Навсегда, навечно и этого не изменить. Вздрагивает как от невидимого удара, размазывая свободной рукой изматывающие дорожки слез по щекам.  Она уже устала плакать, думать, вспоминать… Хотелось просто забыться, пусть в дурмане, пусть всего лишь пока не развеются пары алкоголя. Всего несколько часов свободы, до тех пор, пока реальность вновь не упадет на плечи стотонной глыбой.

     Глоток, еще один... Мерное бульканье жидкости в бутылке, собственные глотки звенят в ушах, вкус выпивки уже не ощущается, не изжигает изнутри. Мало. В последние дни ей все чаще бывало мало того, что она пила.  В супермаркете за углом, куда она наведывалась уже несколько раз, на нее перестали обращать внимания. Плевать. Какое ей дело до того, кто что думает? Она даже собственный телефон отключила, и теперь несчастный кусок пластмассы валялся где-то на комоде в коридоре. А зачем? Можно подумать ее кто-то будет искать?  Джерр вытерла рот ладонью, запрокинув голову на спинку дивана. Трещины на потолке пришли в движение, блондинка прикрыла глаза, крепче сжав горлышко бутылки пальцами. Под закрытыми веками проплывают непрошенные призраки прошлого: она, Патрик, мама, и снова Рик…  Больно, в сердце, до слез. Оно больше не бьется, рассыпалось в тысячу мелких осколков, упав на самое дно ее души, но больше переливается  там в лучах ее внутреннего свечения - перегорело. Она сидела на диване, подобрав под себя голые ноги, в окружении  тех нескольких фотографий, что всегда возила с собой в одной из книг Карнеги,  и почти до дна допитой бутылки виски.  В большой комнате с приглушенным светом одного-единственного торшера  все так же гнетущей паузой повисла тишина. Звонкая, почти что оглушающая, она виртуозно играла на нервах и вырывала из памяти куски прошлой жизни.  Безжизненный взгляд вдоль по стене, до упора в окно.  За толстыми стеклами окон все так же бурлила всеми красками вечерняя  жизнь. Жизнь была везде, кроме самой Джерри.
Поддвевает пальцами ближнюю к ней черно-белую фотографию - им с Патриком тут чуть больше десяти.  Приглушенный всхлип,  едва приглушенный прижатой к губам рукой.  Ничего не исправить…

- Прости меня, - собственный голос звучит незнакомо, едва различимые слова, но такие громкие мысли – они говорят все сами, но их не слышно.  – Братик мой, если я только могла… - дрожащими пальцами водит по лицам на фото: детские мордашки, беззаветные улыбки. Так давно и больше не повторится… - я должна была тебя забрать, увезти из этого места, тогда бы все было иначе, - пытается убедить себя, что могла что-то изменить, но понимает, что даже не пыталась. Глаза застилают слезы, на губах горький привкус выпивки, пустая бутылка отлетает в угол. Тяжесть в районе сердце и нарастающая пустота – давит, разрывает изнутри. За эти несколько прошедших  дней Джерри  поняла, почему ее мать, Малена,  искала утешение  в объятиях и гостеприимстве алкоголя. В стакане таяли все проблемы, растворялись тревоги, и не было ни жалости, не воспоминаний, ни боли, ни сожаления, там не ощущалось ничего, но  этого «ничего» пропадало с  последней каплей, с финальной  минутой алкогольного дурмана. – Если бы я могла, - Джерри подавилась словами, прерванными собственным всхлипом, - если бы я… я бы все сделала не так..- В руках, кроме фотографии ничего нет, нечем залить свое просыпающееся  горе, заглушить  неспящую вину. Пошатываясь идет к бумажному пакету в углу, перебирая в нем остатки своей вчерашней вылазки в маркет за углом.  И снова слезы, в глазах щиплет от размазанной по лицу косметики. Джерри поворачивается на месте, упираясь лбом в косяк, детская фотография летит на пол. К черту все! Попытка нормально вздохнуть, секундная пауза и неуверенные шаги в сторону ванной, зачем-то по пути хватая мобильник с комода.

***
    Джерр со странным чувством отвращение и жалости рассматривала свое отражение в зеркале, все плыло: ни ясности, ни четкости предметов. В одной руке девушка держала недавно открытую  бутылку виски, пальцы другой сжимала в кулак и с силой разжимала…  Пара жадных глотков прямо из горла, потерянный взгляд на этикетку… Мгновение, короткий вздох и воздух со свистом выдавлен из легких,  полупустая  бутылка полетела в зеркало, в ее собственное отражение, в нее саму. И теперь десятки осколков валялись на кафельной плитке у босых  ног Форд:  большие, маленькие, но все - острые. Блондинка села на край ванны, вперив взгляд на пол. Ей не было страшно, горько, одиноко. В тот момент, когда она нагнувшись подобрала (хотя и не с первой попытки) самый острый и длинный осколок,  Джерри  все для себя решила.
Взгляд падает на мобильник, брошенный на стопку полотенец поверх корзины для белья – его дисплей уже не неделю как погас, Форд специально оборвала все контакты с реальностью, уходя в себя, поддавшись печали и жалости к собственной персоне. Но нужно только было попрощаться. Так же принято, кажется, так нужно вроде бы.  Непослушными пальцами нажимает клавишу, дожидаясь, пока айфон приветливо замигает в ответ. За неделю пока телефон  валялся без дела,  она  успела поднакопить целую уйму не отвеченных звонков. Множество… И  лишь единственный сухой смешок сорвался с ее губ, читая вереницу смс-сообщений.  Блондинка отложила телефон на край ванны и несколько минут пристально рассматривала свое запястье: тонкая кожа и синие прожилки вен, если чуть нажать будет слышен пульс…

Тук-тук-тук, пауза и снова неровный перебой такта.

Нажимает сильней и чувствует биение сердца в собственных руках. Едва касаясь стеклом ведет вдоль локтя, спускаясь к запястью. Взгляд скользя следит за движениями. На губах застыла блаженная улыбка. Всего секунда и все… конец! Тихо, никто не мешает... Джерри отчетливо слышит свое дыхание и сердцебиение на самых кончиках пальцев.

    Мелодия из динамика мобильника  заставляет вздрогнуть, не смотря на дисплей девушка уже знает,  кто звонит. Не буду брать - перезвоню потом… Рука останавливает свой ход, и осколок замирает посредине предплечья, вместе с мелодией. Тихонько вдыхает в секунду тишины. И снова вздрагивает от второго звонка. Стекло впивается в плоть, по руке течет первая струйка крови. Поворачивая голову в сторону телефона, Форд смотрит на дисплей, буквы сложились в знакомое имя. Но перед глазами поверх его имени становится еле различимо еще одно, а потом и собственное отражение, и фиолетовые пятна на руках, плечах, спине. И пальцы обрели решимость, резко и быстро разорвав тонкую плоть. Как зачарованная смотрит на стекающие на пол багровые ручейки, их всего три: как мама, Рик и она сама. Улыбаясь выворачивает руку так, чтоб красные капли были продолжениями ногтей, падая на пол хаотичными брызгами. И на это раз сама набирает Романо. Влажные пальцы непослушно проскальзывают по дисплею, пока левая  рука орошает усыпанную зеркалом плитку пола. Голос звучит тихо, Джерри знает, что Ксандр будет в бешенстве, но сейчас все равно… она уже все решила.
- Привет, - переключает на громкую связь – так удобней, - а я звоню попрощаться… Да… Слышишь меня, Романо? Я говорю тебе «прощай»!

Я не люблю монотонность и не выношу, когда кто-то думает что он лучше – всего лишь эти две причины подтолкнули меня на последних минутах примкнуть к группе туристов, которым тощая шпала-гид, расписывая во всех красках, нахваливала трехчасовую экскурсию. Я почти случайно поймала ее взгляд в холле отеля, прочтя в нем неприкрытый вызов. Она будто безмолвно усмехалась, разглядывая меня с пристрастием ювелира–оценщика, мысленно прикидывая сколько денег ему принесет очередной камешек. Захотелось стереть эту издевку с ее лица, до одури и нервной дрожи – не выношу, когда кто-то пытается смотреть свысока. Так могу делать только я! Уже не замечаю, как ладони с силой сжались, но с очередным вздохом прихожу в норму.
- Я с вами, если позволите, - ровняюсь с ней взглядом, отмечая ненатуральный цвет глаз, как у фарфоровой куклы – странный и холодный. Он мог бы меня испугать, если бы я сама не умела смотреть точно так же. Отрепетированным жестом откидываю волосы назад, обнажая шею и лживоприветливо спрашиваю, - о чем говорите экскурсия? Мне как искусствоведу это просто до смерти интересно…

***
Наверное, я перепутала автобусы и подсела к группе массовки для съемок третьесортного ужастика. Если это место – образец культурного наследия и исторической ценности, тогда я балерина!  Сначала все было просто отлично – роскошный холл и еще одна куколка за стойкой, наша Искусственная Барби о чем-то с ней перекинулась и повела дальше по витиеватым коридорам, которые чем дальше – тем причудливей. Уже и не помню, когда и где я видела, чтобы на стенах вместо электрических ламп коптили в подставках настоящие факелы. То ли антураж такой, то ли действительно киносъемка, то ли тут все просто сумасшедшие, а я просто без толку трачу свое время. Меня начала бесить ее резкая походка и красный цвет латексной юбки. Она больше не разливалась соловьем и хранила гробовое молчание. Стало немного не по себе…
Мы уперлись в высокие двери из темного дуба с огромными ручками, я очень удивилась, когда столь хрупкая дама, как наша сопровождающая, без труда распахнула их и втолкнула нас вовнутрь.

Это точно кино!

Теперь я была уверена, что какой-то час назад совершила самую большую ошибку за сегодняшний день с момента своего пробуждения. Мне бы попивать сейчас «Мохито» где-нибудь на веранде, а не выступать в роли декорации для черт знает чего…
Кроме нас в зале были еще люди, однако, не сказавшие ни слова. Женщина, стоявшая ближе к ним, что-то спросила. Один из мужчин на пьедестале посмотрел на нее и расхохотался, бросив короткое:
- Хайди, это просто отменно…

Отлично, Хайди, встречу еще раз на улице – прибью не задумываясь, вешалка безмозглая!
Раздражение во мне перемешивалось с решимостью, я метнулась к двери, безуспешно дергая тяжелое полотно дерева  на себя, но с тем же успехом можно был попробовать потянуть одно из папиных судов за швартовый трос – неподвижная тонна веса. С досадой хлопнув ладонью по темному дубу, я замерла, застыла на месте.

Так не бывает… По спине пополз липкий холодок страха, я боялась даже пошевелиться  разучилась дышать… вплоть до первого крика. Чужого крика.  Меня словно проткнули насквозь невидимой иглой, я резко обернулась и тут же отшатнулась назад, со своей силы ударившись затылком о закрытые двери…

Живые так не стонут, так испускают последние всхлипы умирающие животные… Теперь вскрикнула и я, вжимаясь всем телом в дверь, словно та могла принять меня и выпустить с той стороны. Я смотрела перед собой, на залитый кровью пол. В глазах помутнело, стало дурно, руки задрожали мелкой дрожью, и я поняла, что еще мгновение, и я сама съеду по своей опоре вниз.

Я боялась, в первый раз в жизни я действительно боялась поднять глаза. Мне не хотелось знать, что там происходит, я просто жаждала свободы.
- Выпустите отсюда!- Мой голос звучал резко и отрывисто, звеня в неестественной для меня тональности. – Я хочу уйти отсюда сейчас же! - Я подняла взгляд, перебирая разбросанные по полу тела и живые фигуры в темном.  Я искала того, кто даст мне ответ, но наткнулась только на едкую усмешку:
- Серьезно? – Красные! Его глаза были красными!
Я поперхнулась дыханием, кислород не дошел до мозга, и передо мной все начало кружиться.
- Какого…- я, наверное, сошла с ума, иначе это сложно объяснить…
... так не бывает!

***
Где кончается воображение, и начинается страх? Так не бывает, и я точно брежу… Если бы не макияж, с которым я провозила почти полчаса, непременно бы потерла глаза, чтобы убедится в реальности происходящего. Но где-то на задворках сознания во мне все еще билась мысль, что вот-вот незримый голос за кадром громко крикнет «Стоп! Снято! Всем спасибо», люди встанут с пола, и всем нам громко проаплодируют.

А вместо этого по помещению плывет противный запах крови, оседая на языке непривычным привкусом соли и металла. Я чувствую его, горя желанием выплюнуть, он колет мне язык разъедает его кислотой. Застываю, растворяясь в происходящем, теряя ощущение собственного тела. Мои ноги как будто стали ватными, налившись свинцом, а ладони, с силой вдавливаемые в темное дерево, побелели от напряжения. Наманикюренные пальцы безупречно скребут гладкое дерево.

- Выпустите! - Мой голос кажется не родным, звуча словно издалека. Каждый вздох, каждая секунда в этом кошмаре рождает во мне оцепенение, усиливая и без того животный страх – он прочно обосновался внутри, вытеснив все прочие эмоции. Только он и ничего кроме… Я боюсь, но готова скорее умереть, чем покажу это. Даже когда взгляд то и дело натыкается на распластанные в неестественных позах тела на полу, даже когда я совсем не понимаю, что тут происходит, а единственная подходящая под обстоятельства мысль кажется полнейшим бредом.

Кто все эти люди? Что происходит?

Из горла когда-то симпатичной женщины раздаются протяжный хрип. Я с расширившимися от ужаса глазами смотрю, как ее рука трясется мелкой дрожью, как пальцы перебирают по темной мраморной плитке пола, но вижу только красивое обручальное кольцо, широким обручем обхватившее почти всю фалангу.  Я узнаю фирму – у  моей матери почти такое же, странно что сейчас мой разум уцепился за эту мелочную деталь. Некогда дорогой костюм весь в кровавых разводах, из-под тела растекается красная лужица, ее дрожь становиться сильнее, и в один миг все стихает. На главном камне кольца замирает луч света, и бездушная стекляшка играет всеми гранями – яркий штрих в этом беспросветном кошмаре.  Я отчетливо понимаю, что ее не стало, не замечая, что и за мной так же пристально наблюдают. И все чего сейчас мне хочется – уйти, убежать раствориться, очнуться где-нибудь за стойкой бара с бокалом в руке и забыть, забыть весь этот ужас…

Пресвятая Мария, защити!

Моя рука тянется к груди, и я, понимая, что бьющая тело дрожь мешает мне обхватить распятие, чувствую себя застигнутой врасплох. Мой взгляд мельтешит от одной фигуре к другой, но они застыли как изваяния, точно так же как и я… Холодные недвижные статуи, с алебастровыми лицами и пронзительными глазами цвета ночи.

Секунда, две… Я жду… Жду, когда настанет моя очередь, и это ожидание убивает, натягивая нервы до предела и повисшая на миг тишина смычком режет, заставляя содрогнуться от неизвестности. Я всерьез думаю о том, чтобы найти в себе смелость и попытаться сбежать, но стою тряпичной куклой, слившись со своей опорой в одно целое
.
Однако стоит мне заметить движение в свою сторону, как ненайденная секундами ранее решимость подстегивает меня и заставляет встряхнуться. Я и сама не понимаю, когда успела это сделать, просто ловлю себя на том, что стою лицом к двери, а мои сжатые в ладони кулаки с силой колотят по темному дереву.
- Откройте! – точно знаю, что с той стороны кто-то есть. Он должен, просто обязан меня слышать, но оказывается глух. И Пресвятая Дева тоже меня не слышит. – Выпустите!- Выкрикиваю со всем отчаянием, что нахожу в себе.

Снова без ответа...

И смелости больше нет.

Чтобы не поехать по двери вниз, хватаюсь за ручку, буквально повиснув на ней. Мне остается только одно – разворачиваюсь и снова вижу картину, вызывающую во мне отвращение и рождение спазмов в желудке. Меня передергивает, головокружение и тошнота протягивают свои гостеприимные объятия, маня слиться воедино.

- Что происходит?! – Это мне мой голос, мои мысли озвучивает кто-то другой. – Да что вы молчите? Скажите хоть слово…  - медленно опускаю голову, отмечая что пол стал еще грязнее, красней и блестит в лучах свете, - умоляю… - почти беззвучный шепот сорвался с моих губ, настолько тихий, что разобрать эти шесть букв, таких непривычных и далеких, могу только я…

Молитва… я не помню сейчас ни одной.

Yiruma – River flows in you[/align][/i]

Он скоро должен прийти. Именно так и сказала примерно полчаса назад миссис Крейвен, старая экономка семейства, бывшая тут в этой должности еще при первой миссис Голдман – матери Элизабет.  Лаура Крейвен, или как называл ее часто глава семейства -  миссис Лора, милая и  воспитанная женщина уже преклонных  лет, никогда не забывавшая своих обязанностей и негласно считавшаяся для всех членом семьи, наверное, без промедления могла бы по памяти пересказать всю историю этой семьи, начиная с рождения матери Элизабет. Миссис Крейвен нянчила сначала светловолосую малышку Анджелу, а через много лет и Элизабет, но уже в другой доме и в новой колыбели.  Из детской комнаты к старшинству над вышколенной обслугой, пережив тяжелую утрату в ее жизни – трагическую гибель своей воспитанницы - Анджелы.  Сейчас она была домоправительницей, или как сама любила называть – экономкой семейства.

Он скоро придет, эти слова, сказанные с такой нежностью и заботой, эхом отдавались в голове Элизабет. Когда миссис Лора сказала эй это? Вроде бы не так давно, но по ощущениям прошла уже не одна вечность. Она изрядно волновалась, водя пальцем странные узоры по стеклу. Дурацкий причудливый орнамент, известный лишь только одному ее чудному воображению, невидимый для остальных и ничего не значащий для нее самой.  Нервничала. И на это были причины…но что поделать со своим желанием, которое сильнее чем самая страстная мечта, лишь только потому что об этом они мечтали вместе с  мамой? Это было уже давно, временами ей начинало казаться, что это было вообще в той другой, не в этой жизни. Элизабет снова дотронулась тонким слегка подрагивающим пальцем до холодного окна  между малой гостиной и  террасой, вот теперь мамы больше нет, осталась только она, Элизабет, она и ее давняя мечта. За спиной послышался скрип закрываемой двери. Миссис Крейвен, видимо поспешив оставить ее одну,  отправилась по своим делам, а Лиззи продолжала стоять у высокого от пола до самого потолка окна, бесцельно водя пальцем по прохладному стеклу и вслушиваясь в мерную дробь  дождевых капель, доносящуюся  с улицы. Она столько раз слышала его, но ни разу не представляла какой он,  этот дождь? Но нет, точнее будет не так, она его не помнила, забыла, в отчаянной попытке со временем пытаясь сохранить гораздо более важные моменты. Да уже и этих смутных воспоминаний из ее детства едва ли хватало, чтобы наполнить ее мир очертаниями. Гораздо чаще она придумывала все сама, иногда в деталях, иногда просто в общих чертах.  И часто воображала, какой бы могла быть ее жизнь сейчас, не случись тогда, тем давним дождливым вечером та страшная авария, унесшая с собой ее маму. Они возвращались домой с юбилея папиного друга, имевший в кругу своих друзей репутацию стойкого трезвенника, отец в тот вечер поддался на уговоры приятелей и пропустил пару рюмок коньяка, напрочь позабыв тот факт, что он уже отпустил водителя домой и вознамерился сам увести свое семейство с ужина домой. Было темно, дождь был не то чтобы сильный, так, приличный, асфальт полотна дороги был мокрым, следовало придерживаться ограничений, сбавить скорость. На очередном повороте машину понесло в сторону, Маркус Голдман, не справившись с управлением, не смог предотвратить аварии, на полном ходу автомобиль слетел с трассы, несколько раз перевернувшись вокруг оси и рухнув на крышу в десятках метров от дороги.  Анджела погибла на месте. А семилетняя Элизабет, много месяцев еще проведшая в больницах с сильной травмой головы, так и не увидела больше этот мир во всех его красках. Пугающая темнота ночи и крик матери – вот последнее яркое воспоминание из ее прежней жизни. Теперь все краски она придумывала сама, додумывая их из звуков, скрипов, шорохов. Потребность слышать стала для нее неотделимой от ее сущности, слушать и представлять, чувствовать…пропускать эмоции через себя, наслаждаясь их ощущением внутри, слышать сердцем, видеть душой.

Она поспешно вздохнула и, выбравшись из-за белоснежной тюли, с вытянутой вперед рукой пошла к длинной кушетке, придвинутой к фортепьяно. В этой гостиной с входом на террасу, отданной в пользование Элизабет, не было лишних вещей и мебели, об которые можно было бы запнуться или просто ненароком налететь. Все вещи стояли вдоль стен, оставляя середину комнаты, именуемой в доме гостиная Лиззи, свободной. Она просила, чтобы тут было много света и тепла. Только белый и желтый. Аккуратно опустившись на край кушетки, со смущенной улыбкой девушка дотронулась ладонью до левого виска, а оттуда ладонью до жемчужной заколки, удерживающей волосы высоко на макушке. Интересно, как выглядит комната на самом деле? Она слышала, как в дверь позвонили и ее мачеха, Хелен, поспешила в коридор, бросая миссис Крейвен, что сама откроет гостю. Элизабет поспешно выдохнула.

Достаточно ли света? Пальцы сами собой нашли клавиши – инструмент издал протяжный звук. Дверь в гостиную отворилась. Впустив посетителя внутрь. Лиззи подняла голову, вслушиваясь в стук шагов. Собственное сердце вторило их глухому стуку по паркету. Рука безвольно соскользнула на колени. Она собиралась сказать «здравствуйте», но слова застыли на губах. Гость остановился прямо рядом с ней, девушка медленно поднялась с места, стараясь не выдать своего волнения ни неловким жестом, ни дрожью в голосе, когда, наконец, сказала:
- Элизабет. Я рада, что вы пришли, -  и протянула вперед хрупкую ладонь. О да, она прекрасно знала, как звучит его имя, ведь именно его пластинку она затерла до дыр, слушая виртуозно исполненные молодым музыкантом нетленные шедевры. Он чувствует музыку так, каким она хотела видеть мир вокруг себя. Поэтому так отчаянно хотела, чтобы она согласился. – Хотите чаю, или может быть что–то другое, может, сок? – Ее лоб нахмурился. К ней редко приходили гости, по большей части, потому что она сама не хотела, чтобы было иначе. Элизабет изрядно волновалась – ей хотелось быть гостеприимной и оставить о себе хорошее впечатление. Она и так смутно понимала, как отцу удалось уговорить Мартина прийти сюда и попытаться научить ее хотя бы чему-нибудь. Девушка опустилась на место, обратно на кушетку, с которой встала несколько мгновений назад. Ее пальцы вернулись к инструменту, с нарочитой нежностью погладив клавиши. – Его купила моя мама, когда я была еще совсем ребенком, почти пятнадцать лет назад. Тогда ко мне тоже приходил учитель, но потом, – она прерывисто вздохнула, - потом это стало невозможно… - Едва ли кто-то в здравом уме станет обучать потерявшую зрение девочку, даже если ее желание учится сильнее в стократ, чем у прочих детей. Она не видела, но не утратила способности слышать, чувствовать и ощущать. Не видела, но прекрасно помнила и усваивала новое - звуки, слова. Элизабет была неплохим собеседником на многие темы, ее гувернантка, от которой отказаться было невозможно, постоянно читала ей книги, газеты. Лиз нравился ее голос и интонации с которой она начитывала ей классические произведения. Мисс Голдман любила викторианскую Англию и романы Остин, ей нравился мистер Дарси и вся эта таинственность вокруг его фигуры. Глупая мечтательница! Она влюбилась в вальс, Моцарта, немного говорила по-французски и не представляла свою жизнь в тишине.  Пальцы снова легли на клавиши - фортепьяно издало низкий протяжный стон...

Вообще-то я никогда не опаздываю, не в моих привычках. Прийти впритык по времени, всегда «пожалуйста», но опоздать… ни разу сколько себя помню, такого не было. Однако, как выясняется обычно опытным путем,  рано или поздно для всего приходит «самый тот момент», когда правилам приходится изменять. Вот и я сегодня залетела через порог служебного входа спустя три минуты после открытия заведения. Три! Ни пять, ни десять, ни пятнадцать! А всего-то три чертовы минуты, определившие меня в категорию недобросовестных работников на этот вечер.  Даже как-то не по себе стало, ни туда и ни сюда. Ну что по сути значат каких-то пара минут? Да ничего! Только вот, думаю, не стоит вот так выкладывать мое мнение перед носом администратора, не особо хочется огрестись по полной.
Захлопываю за собой тяжелую  металлическую входную дверь и с размаху слипаю в нашего охранника.  В проходе темно, но свет, падающий из бокового коридора, того куда мне как раз и нужно сейчас попасть, обрисовывает фигуру мужчины, делая его похожим на сказочного гиганта, выходящего из своей пещеры на охоту за очередной глупой овечкой. Чувствую себя лилипуткой, глупо улыбающейся, и не знаю куда деть руки, поэтому просто прячу их за спину.
– Тим, привет! - пропищала я несвойственным мне голосом.  Тим как-то странно постукивает по свои большим часам, которые по размерам такие же огромные как и его ладони, хотя Тимоти и сам не Дюймовочка, в нем как пить дать под два метра роста и килограмм сто веса, если не больше.  Он как-то с прищуром озирает меня с ног до головы. Вот влипла! Не знаю что сделать: то ли прощебетать какую-нибудь очередную ересь про пробки на дорогах и протиснутся мимо мужчины в подсобку, то ли уж подождать, что он скажет, и, не прибегая к вранью, пойти переодеваться. Опускаю глаза к балеткам, придумывая правдоподобное объяснение, ибо реальная причина смехотворна до ужаса. Ни один здравомыслящий человек на такое не купится. Мысленно прощу прощения у Марго и уже готова крутится ужом,
- Понимаешь тут такое дело, я…
Пат, а совесть-то твоя в курсе? – щелкая светом, спрашивает Тим.  Я резко вскидываю голову, не понимая куда он клонит. Не похоже, чтоб за пару ней он научился читать мыли. Это в принципе только в кино бывает. Изумленно таращусь на охранника.
-Эм.. а ты вот сейчас о чем? – Нет, я решительно не понимаю о чем сейчас идет речь, но по ощущениям могу сказать – про Марго сейчас лучше не говорить ни слова.
- Да про подругу твою. – Тим полез за чем-то в карман, окончательно сбив меня с толку.
- Марго? – Выдыхаю я, - а что  с ней? – Становится интересно.  Я почти забыла, что танцую в миллиметрах от того, чтоб схлопотать  нагоняй от Джесси или Алекса, или обоих сразу.
- Да звонила минут десять назад, предупреждала, что опоздаешь, - кивком мужчина указал мне на график на стене.  Там сотрудники фиксировали время прихода на работу. Мое значилось пятнадцатью минутами ранее открытия заведения. И почерк был явно не Керолайн.
– Ой. Спасибочки! – Радостно взвизгнув, я чмокнула Тима в щечку, и то потому что он наклонился, и бегом помчалась передаваться. - С меня причитается, - бросила я на ходу. 
– Иди уже давай, там полный зал народу, -  со смешком донеслось мне в спину. Не буду врать - тут я выдохнула.
Как и сказал Тим, народу было прилично. Не то чтобы яблоку было негде упасть, но к тому моменту, когда я присоединилась к Кэрри, та явно нуждалась в передышке. 
– «Дайкири», «Секс» и это … зеленое месиво для рыжей с краю, - подруга жадно отпила из стакана с минералкой. - С тобой что случилось? Загуляла с инопланетянами и решила не приходить. А потом резко передумала?
-Что-то типа того, - отмахнулась я, не отрываясь от коктейлей, по очередности выставляя заказы перед ждущей девочкой-официанткой. Когда с этим было покончено, я повернулась к своей блондинистой коллеге и честно призналась. –Сначала я почти проспала, – брови Кэр взлетели вверх. Но выражение лица говорило само за себя, явно читалось «продолжай, я жду»- потом я пошла в душ, а после уже сообразила, что не накрасила ногти…
- Ты что? – Коллега как-то приоживилась. – Это шутка что ли? Ты хочешь сказать, что опоздала на работу, потому что делала маникюр? – Керолайн указала взглядом на мои мятного цвета ногти.
– Ну не могла же я приехать со смазанным лаком?! У меня сушка кончилась, пришлось феном сушить. – Выпалила я, как будто это все объясняло, Кэрри прыснула смехом.
- Ну судя по всему,  без лака ты тоже не отважилась прийти. Триш, ты вот честное слово, иногда меня убиваешь. – Она уже открыто смеялась, наливая очередной Джин и ставя стакан перед посетителем. – Хотя, инопланетяне вдохновили меня больше, чем мятный лак. – Хмыкнув себе под нос, я  заправила выбившуюся прядь себе за ухо и смахнув со стойки одной мне видимые крошки, попутно проверив свои многострадальные ногти, оглядела зал.
– Ты прости, что я тебя немного подвела, - мне и вправду было неловко за свое опоздание, потому что по опыту знаю, быть одной за стойкой во время открытия ой как несладко.
– Да все нормально. Ничего страшного не случилось,  - Кер пожала плечами, - просто над баром не включалась вытяжка, и я как-то запаниковала раньше времени, а тут еще и ты куда-то запропастилась.
Я уперлась ладонями в стойку и посмотрела на блондинку, - за твое молчание с меня причитается мороженое.
-Ванильное! – Керолайн оторвалась от полировки бокала и призадумавшись добавила,-  с орешками и карамелью. И ни слова при диету! – Я подняла руки ладонями вверх.
- Как пожелаешь. – В такие минуты я искренне сочувствую людям, которым  приходится работать с ворчливыми и вечно недовольными напарниками. В этом плане мне определенно везло.